Посвящается всем не отупевшим
мальчикам и девочкам, ищущим
смысл этой странной жизни

«…это для меня невозможная книга я нахожу её дурно написанной, неуклюжей, тягостной, неистовой и запутанной в своей картинности, чувствительной, кое-где пересахаренной до женственности, неровной в темпе, без стремления к логической опрятности, чрезвычайно убеждённой и поэтому не считающей нужным давать доказательства…»
Фридрих Ницше «Рождение трагедии…»

Была обычная зима, не очень суровая.
Да, в сосновом бору, по которому я иногда проходил, было действительно красиво, а у автобусной остановки тусовался, больной бомж, посылающий всем и вся свои приветствия. Но ни то, ни другое не побудило меня разбить головой асфальт или написать, по этому поводу трилогию «Мой сосновый бор или Бомж на остановке».
Наверное, пока я тогда шел от своего дома к дому моего товарища, кто-то кого-то убил за то, что тот не хотел честно жить. Кто-то читал лекцию о пагубном воздействии алкоголя, наркотиков и половых извращений на организм человека или просто совершал террористический акт под видом религиозного обряда. А я шел по утоптанному снегу, прятался от мороза в куртку и злился на маленькую белую косоглазую собачку, изрыгающую в мой адрес кучу всяких собачьих проклятий. Если бы она родилась человеком, то в юности была бы красавицей, про которых пишут сказки. А позже превратилась бы в тошнотворную старушку на лавочке, ругающую полу матом своего троюродного племянника за то, что он на 37 мартобря не подарил цветы своей падчерице. А потом глядела на прорезающиеся в темном небе звезды и бормотала себе под нос что-нибудь невнятное, вытирая беспричинные слезы.

Наконец с трудом я открываю поржавевшую калитку, припудренную снегом и остатками голубой краски. Здесь меня встречает соседская собака, высунув свою черную морду из дыры в заборе. Это отупевшее создание обычно лает на все, что движется и, периодически, кусает своих хозяев. Но сегодня она молчит, возможно, от холода. Я улыбаюсь, вспоминая, что по нашим легендам у нее вокруг заднего прохода отображен штамп, провозглашающий «Тера – Мера». «Тера» - ее кличка, «Мера» - просто рифма.
Взобравшись на крыльцо, я начинаю тарабанить в дверь, одновременно оглядывая маленький дворик, утыканный кривыми деревьями.
-Кто там? – слышится голос из-за двери, голос, который не дожидаясь ответа, обещает сейчас придти.
-На барабане сектор «Пи…ец» - бормочу я.
Мама моего товарища открывает дверь и активно призывает меня зайти скорее в дом, пока от туда не вышло все тепло. Я вхожу, и моему взору представляется достаточно странная картина.

Он утопил кнопку звонка и услышал противный треск, оповещающий хозяев, что к ним пришли. Дверь открыла пожилая женщина с полуинтеллигентным выражением лица.
-А Наташу можно. – это был не его голос, но говорил сейчас он.
-А Наташа умерла. – заверила его женщина.
-Тогда передайте ей, что Игорь заходил. – Бух уже спускался вниз, пытаясь вспомнить зачем он сюда пришел.
Уже четыре дня он ничего не пил, но в голове, по прежнему, стоял туман.

Животное умерло, от недостатка шерстяного покрова на хвосте. С сегодняшнего дня запрещено передавать информацию в устном виде, так же, как и смеяться в присутствии кого бы то ни было…

Старый цыган катил перед собой детскую коляску. Внезапно он остановился. Его руки взрыхлили смердящие лохмотья, сваленные во внутрь, и через мгновенье взмыли вверх. Вместо тряпья и грязи, с ладоней в небо взлетела стая антрацитовых воронов. А когда птицы опустились на землю, то превратились маленьких целеустремленных цыганчат, которые во чтобы-то ни стало пытались помешать мне пройти к автобусной остановке.
Они знали, кто меня ждал. Они-то знали…

Что от меня останется? Пара пластинок, ворох долгов, много вони (несомненно), пару всхлипов, дюжина пивных пробок, несколько раз «Ничего» или «Хорошо». Но все это уже не мало. А что осталось от кошки моего приятеля?
Когда я зашел к нему в дом, бездыханное тело животного лежало возле холодильника, а мой знакомый (назовем его Ы.), видимо, вкусивший пораньше изрядную порцию травки-муравки, яростно нюхал бедную тварь и вопрошал, почему она не воняет если сдохла?
Я прошел к Ы. в комнату и там уселся в старое разваленное кресло, отдающее свое последнее христианское милосердие, воздерживаясь от превращения в тряпку, намотанную на кучку дров. Я вспомнил про ворон, которые так неожиданно явились ко мне во сне, и решил, что все-таки, есть какая-то вероятность того, что сломаю сие задосидище именно я. Пришлось встать, повинуясь иррациональной волне и заметить, лежащий на шкафу пакетик.
Если трава хорошая и курить вдвоем, хватит захода на четыре.
Я продолжил обследование комнаты, но больше ничего нового, кроме тетрадного листа с каким-то бредом (вариации на тему: «кошка сдохла – хвост облез»), я не нашел.
Ы. не унимался и его мать отправила нас подышать свежим воздухом и проветрится. Траву я взял с собой.

Бух наорал на кондуктора и вышел из троллейбуса. Он не был хамом или кем-то в этом роде, просто был все еще трезвым. А трезвость ни до чего хорошего человека не доводит. Развивая мысль: или в могилу или к пьянке. Вот такая вам диалектика. Ну да хватит, а то что-то я разошелся, изливая содержимое мозга на страницу так обильно, что ее невозможно больше читать…
Не стану рассказывать, как нам стало известно о том, как противно Бух обошелся с кондуктором.
Скажу только, что когда он нашел нас, мы с Ы. были в состоянии пограничном между истерией и блаженством. И чтобы определится, мы решили принять еще.
Сразу же после приема Бух понял, что все эти дни был не прав и отправился за пивом. Я стал объяснять смысл маркетинга, как философии современного бизнеса, пока Ы. жег «гильзу». Это был его последний косяк. Нет, вы не подумайте, что Ы. умер…
Его убили.

Наташа – это звучит гордо и… паскудно. Бух это знал, но Юля звучало еще паскудней, про Марину и Свету и разговор заводить не стоит. И как всякий нормальный человек, стремящийся свести паскудство в своей жизни к минимуму Бух уже почти год мирился с «самой давней стервой». Стерва курила траву, пила водку и слушала музыку. Иногда она что-нибудь ела, ходила в туалет и мылась, а стервой, по убеждению Буха, была от рождения и совсем в этом не виновата. Он также утверждал, что за время их знакомства она ни разу ему не изменила, но это неправда; я был с нею пару ночей и один раз в туалете в разгар какой-то вечеринки.
Наташа писала стихи, довольно бестолковые, но Буху они нравились:
-В этих стихах нет тайны мироздания. От тайны мироздания меня уже тошнит!
Жила-была себе Наташа (параша три рубля и наша – это не про нее, просто вспомнилась надпись на двери в подвал) ела, пила, ходила в туалет, иногда не одна, ютилась в коммунальной квартире носила желтые джинсы и серую курточку.
Жаль, что она умерла.
Ни от СПИДа, ни от рака. Просто вскрыла себе вены и ушла в сказку…
Ах да, совсем забыл про Ы. Он, как-то, обкурился и избил двух гопников. Одному из них он сделал шесть переломов, но те в долгу не остались. Где-то, через месяц мертвого Ы нашли в подъезде дома, где жила Наташа. Искали долго, но нашли мало. Бух запил еще больше, я долго болел, из-за алкоголя, травы и безденежья.

По Буху все люди – маньяки, я думаю, что просто факеры.

Новый анекдот: Приходит грешник в ад, а там никого нет.

(Прошлой зимой я нашел в баре, под столом, измятую зеленую тетрадь. То, что я смог разобрать я процитирую, что не смог – дорисую)
«Иногда мне кажется, что я пью уже очень-очень давно. Задолго до собственного рождения. Моя печень помнит те жидкости, которые поглощались мной вместе с, ползающими по морским берегам, ящерами.
Динозавры, мамонты, первобытные люди, первые города, империи, феодалы. Я вижу все это в умирающей пивной пене, сидя за кроваво-красным пластмассовым столиком в баре.
Это девятая или десятая кружка за вечер. Желудок медленно отпускает, а сердце подбирает подходящий ритм… но все это иллюзия. Я не смогу уснуть, если не выпью хотя бы столько же.
Знаете, как проходит мой день?
Шесть (если повезет, то семь) часов утра – подъем. Сердце бешено колотится. Пересохшая полость рта наполнена омерзительным зловонием. Язык проваливается в горло. Под койкой стоит три бутылки пива, принесенные вчера из бара, их надо выпить сразу после пробуждения.
Завтрак – банка «Кильки», кусок черствого хлеба и черный молотый перец. В течении последующего часа четыре или пять раз кишечник извергает из себя кал со слизью и кровью. Отлично.
По дороге на работу – еще одна бутылка пива и стопка водки.
Обрывки фраз сослуживцев: «… празднует … работе не мешает … воняет как от свиньи …».
Обед – два бутерброда, двести грамм водки и четыре сигареты.
Затем несколько манипуляций для собственного обогащения – мне всегда нужны деньги, так же как и выпивка. Но первое в отличии от второго всего лишь – средство.
Рабочий день закончен – слава Богу! В такси с бутылкой пива.
Ужин (в баре) – двойная порция пельменей и стакан вина. Дальше – пиво. Один бокал, второй… десятый. Можно расслабиться, отдохнуть, поговорить с завсегдатаями.
Разговор за столиком: «Вчера выпил один бутылку водки, да еще и пивом отполировал», «А помнишь на Новый Год?..» Смех. В двадцатый раз рассказывается о том, как в новогоднюю ночь мой сосед мочился на голову своей девушке.
Все они еще начинающие. Пройдут миллионы, может быть, миллиарды лет, прежде чем они смогут понять то, о чем я пишу. Они глупы и наивны как дети, думая, что лишняя бутылка пива спасет их (от чего и зачем).
Еще пять кружек и водка. Третья пачка сигарет и еще одна порция пельменей. Бар закрывается. Я заказываю по телефону такси, беру с собой побольше выпивки.
Сидя у себя в комнате, открываю водку и пиво. Пить эту смесь неприятно, но необходимо…
Я в постели с начатой бутылкой пива (три оставшиеся стоят под койкой). Сознание расширено до предела, интеллект стремится к нулю. Я проваливаюсь во мрак.
Мне снятся (или мерещатся) алкогольные кошмары. Слизь в пивных бутылках, ящеры, пьющие из кружек, микробы, населяющие океаны.
Наконец я вижу Землю. Безжизненную и величественную. Она вся покрыта жидкостью, которая пьянит сердцевину планеты. Дно начинают сводить судороги космического экстаза, оно вздымается, и на поверхность выползают первые островки суши.
Я просыпаюсь и, сползая с кровати, ищу пиво, у меня есть еще один день для того, чтобы подготовиться к эволюции – абсолютному процессу, который презирает даже время. Великой Эволюции Алкоголя…»

Жаль, но я схожу с ума. С каждым мигом все быстрее. Я не знаю что у меня именно не так – это забота психиатра. Прежняя система координат ускользает от моего сознания, заменяясь суррогатом, в котором вязнет мысль.
Лежа на выгоревшей траве, я пытаюсь вобрать в легкие как можно больше воздуха и хоть сколько-нибудь упорядочить свои мысли…
Сейчас мне почти хорошо. Сейчас я не на траве – на колесах. Сижу за пластмассовым столом и пью апельсиновый сок. Это – догма, которая внушается кем-то моему больному мозгу. Я стал «не себе на уме». На моем уме – проказа.
ЗАБЕРИТЕ ЕЕ ОТСЮДА!!!

Солнце светило безжалостно на хмель, растущий. И дождь лил на тот хмель. И солод рос в том хмелю. И огненные птицы с черными клювами летевшие над хмелем падали вниз, попадая под лучи безжалостного солнца и под град злого дождя. Птицы ели хмель и снесли яйцо, но потом умерли.
Яйцо, что снесли птицы, было такое странное, что даже солнце перестало так сильно светить от удивления и дождь перестал так сильно лить от увиденного.
Тем временем хмель смешался с солодом и водой и превратился в яростного бога, который взлетел в небо и распорол свою грудь о диск солнца. И кровь этого бога хлынула вниз. И эта кровь напоила собой вылупившегося птенца тех огненных птиц, которые умерли, не успев дождаться появления потомка.
Птенец вырос, но крыльев не было у него, так как мертвы были его родители и не сказали ему, что надо сделать, чтобы появились крылья. Но кровь бога которую он выпил сказала ему: не будет у тебя крыльев, как у твоих родителей.
Но, за то, вместо перьев, будет у тебя теплый мех.
И будет воевать с тобой твой собственный хвост.
И будет благословением тебе и проклятием врагам твоим твой нос.
Я завещаю тебе быть богатым, и пусть твои друзья будут счастливыми.
Для того, чтобы солнце не сожгло его и дождь не убил его, Лисица бежал во Вселенский лес и жил там много дней, пока не вырос и не стал богом.
- Не откусить бы хвоста своего. И увидеть бы его. – так говорил апостол, сидя во хмелю. – Сегодня я буду богатым, а завтра - счастливым.

…
мне снилось, что я женщина, да еще и собака. Собака, которая замерзает и недоедает, и от этого лает на каждого встречного. Потом я стал кошкой, подыхающей старой кошкой, бегущей из последних сил от своих преследователей (цыган, которые меня потеряли, и ворон).
Вот она, автобусная остановка, маршрутное такси. Прыгаю внутрь, и дверь тут же захлопывается. Внутри сидят Ы. и Наташа. Я понимаю, что это – цыганская ловушка, но – поздно…

Я очнулся сидя на скамейке, пытаясь вспомнить кто я и где. Поглядел по сторо…и тут в трех четырех метрах от себя я увидел… себя. Да, да, себя год назад. Тот прежний Я поглядел на меня и я в одно мгновение увидел как Я настоящий выгляжу; грязный замерзший бомж на последней стадии алкоголизма.

Я увидел Себя, а Себя увидел Я, и все прояснилось. Начали мелькать кадры.
Зима, бомж, косоглазая собака, Тера, Наташа, кошка, трава., алкоголь, Ы., Бух, галлюцинации.
Это я вел себя все это время, это я писал в зеленой тетради в том баре, это я запустил в небо ворон. Это я…
…

P.S. Второй месяц я лежу в больнице. В психиатрической. Здесь не дают пить и курить, и, нраверное, я скоро умру. Может это и к лучшему. Врачам виднее.
Наташа тоже умерла, и Ы. со своей кошкой. А недавно мне донесли, что Бух отравился водкой и отдал Богу все, что осталось от его души.
Я больше не буду ничего писать, я уже все понял. И я уверен, что вы – тоже все поняли. Потому, что вы точно такие же сумасшедшие как и я.

Крым. 2001 г.

Тусовка у Урагана (Чат, форум и т.д.)
Стихи от Урагана
Стихи от Дождя
Главная
Напишите мне